Научно-исследовательская база данных

«Российские модели архаизации и неотрадиционализма»

В состав округа входят следующие субъекты РФ: Республика Башкортостан, Кировская область, Республика Марий Эл, Республика Мордовия, Нижегородская область, Оренбургская область, Пензенская область, Пермский край, Самарская область, Республика Татарстан, Удмуртская Республика, Ульяновская область, Чувашская Республика.

Приволжье считается одной из наиболее плотно населенных территорий России. В его состав входит шесть национально-территориальных административных единиц, однако лишь в двух регионах титульные нации составляют более 50% населения (Чувашская Республика и Республика Татарстан). В целом, на территории ПФО проживают русские (более 70%), татары, башкиры, чуваши, удмурты, мордва, марийцы, коми-пермяки, а также представители других наций, национальностей и этнических групп.

Социально-трансформационные процессы здесь, также как и по всей стране, развернулись в 1990-ые годы. При этом наиболее заметную в масштабах страны инициативу преобразований по линии федеративных отношений взял на себя Татарстан (Дробижева и др., 1996).

Как пишет Л. В. Сагитова, в общественном дискурсе республики тех лет доминировали две темы: социально-экономической и национально-культурной деградации региона. Политическая элита республики, в ситуации перераспределения властных ресурсов, приводила требования общественных движений в качестве аргументов в пользу передачи ей больших экономических, а затем и политических полномочий. Она заявляла о своей готовности взять не себя всю ответственность за экономическое и культурное процветание региона. Результатами правления правительства, возглавляемого М. Шаймиевым, в первой половине 1980-х гг. стали: «мягкое вхождение в рынок»; паритетный подход в национальной политике; относительная экономическая и этнополитическая стабильность. Этносоциологические исследования, проведенные в этот период, констатировали усилившееся региональное самосознание у населения республики (Сагитова, Электр. ресурс). Властные структуры сначала претерпели «татаризацию», а затем и «клановизацию» (там же, а также: Фарукшин, 1994; Луцкий, 2003).

Аналогичная картина присутствует и в других регионах. Все они в разной степени восприняли к реализации идеологию «суверенитета», что на практике означало расширение правовых и фактических полномочий автономных национальных республик: Башкортостана, Татарстана, Чувашии, Удмуртии, Мордовии, Коми, Мари Эл. Регионализм распространился на все субъекты федерации, но в автономиях он был осложнен национальной спецификой. Расширение автономии требовало соответствующей идеологии, которая в условиях всеобщей фрустрации и аномии не могла не обратиться к элементам архаики.

Среди архаизационных тенденций, развернувшихся в условиях модернизации, авторы выделили тенденции преобладания семейного самоуправления над социальным управлением, включения членов семьи в рыночные отношения, дифференцированной адаптации к рыночным условиям, актуализацию родственных отношений (Шафранская, 2005). Как пишет Ч. Я. Шафранская, привлекательность семьи как малой группы для сельчан состоит в её способности быть материальной опорой, моральной поддержкой, каналом передачи родственных связей, средством удовлетворения потребности в любви, заботе, принадлежности, способом уйти от одиночества в старости. В этом аспекте семья для индивида не может конкурировать ни с какой другой социальной группой, общностью, и особенно ярко эта её способность проявляется в сельской местности, где число групп общения не так велико, как в городе (там же).

Религиозная архаизация в регионах округа особенно стала заметна там, где ранние формы религиозных верований бытовали всегда, например, у финноязычных (мордва, мари, удмурты) и тюркоязычных (чуваши, кряшены) народов. Некоторые рудименты доисламских верований прослежены этнографами и у мусульманских народов региона — татар, и особенно башкир, у которых они инкорпорировались в мифологию, демонологию и наиболее архаичные элементы обрядовых практик, синтезированные местной мусульманской уммой, например, в практике «черного ишанизма». Подобные практики описаны у башкир еще И.И.Лепехиным, на настоящий момент и эти синтезированные исламом практики, как правило, утратили свое содержательное значение, и попытки их возрождения несли явный отпечаток постмодернистской архаики. (Лепехин, 1772: 74–76; Янгузин, 2002: 44–45).

Архаические традиции составили основу религиозной формы неотрадиционализма. Староверы возрождают свой образ жизни и веру в Пермском крае, Нижегородской и Кировской областях. Верования народов Поволжья развивались вокруг двух главных стержней: аграрного культа, связанного с сельскообщинной организацией, и семейно-родового культа предков. Считается, что наиболее архаичный облик анимистические представления сохранили представители мордвы.

Тем не менее, в регионе доминирует влияние Русской православной церкви. В контексте духовного развития региона активно участвует в духовных и общественно-политических процессах и ислам, причем в двух традиционно «мусульманских» республиках ПФО — Башкортостане и Татарстане — ислам занимает доминирующее положение. Уфа, столица Башкортостана, исторически является центром российского ислама и резиденцией муфтия Талгата Таджутдина, лидера всероссийского Центрального Духовного управления мусульман, а также независимого от него Духовного управления мусульман РБ (ДУМ РБ) муфтия Нурмуххамада Нигматуллина. Не менее известным центром мусульманской духовной жизни является столица Татарстана, Казань.

Башкиры и татары исторически являются мусульманскими народами с длительной исламской традицией, задавшей основной вектор возрождения религиозного чувства у населения (естественно, наряду с православием для православных народов), но при этом в отличие от Северного Кавказа советская модернизация в Башкортостане и Татарстане носила много более форсированный и масштабный характер, поэтому в массовом сознании исламская традиция была в большей степени прервана.

Исторической особенностью Башкортостана является также сохранение в его пределах более устойчивых культов и архаичных религиозных и обрядовых практик, чем в «собственных» национальных республиках «языческих» народов: чувашей, мари, удмуртов, мордвы [Справочник]. Другой особенностью является достаточно заметная экспансия протестантизма. В Башкортостане за последние двадцать лет, как пишет А. Н. Кляшев, закрепились практически все основные направления протестантизма — консервативного, позднего и харизматического направлений (Кляшев, 2011). На территории РБ функционируют около ста протестантских и неопротестантских религиозных объединений, численность которых составляет приблизительно 4000 человек. Из них более половины приходится на пятидесятников и неохаризматов. По данным официальной статистики, на 01 января 2009 г. протестантские формирования занимали третье место на конфессиональном поле РБ после православия и ислама — их приблизительно 12%. Автор объясняет этот факт тем, что определённая часть населения Республики Башкортостан — активная, высокообразованная, утратившая этноконфессиональные традиции, полинациональная, ищущая ответы на смысл бытия и не удовлетворённая ответами, предлагаемыми обществом и традиционными религиями, обладающая определённым жизненным опытом — выбрала неопротестантизм как наиболее соответствующую её запросам конфессию (там же).

Как считает А. К. Моисеев, исследование религиозной жизни Республики Мордовия характеризуется тенденциями и традиционализм, и нетрадиционализма (Моисеев, 2011). Религиозный традиционализм базируется на укорененных в истории и разделяемых большей частью общества (или национальной общности) норм. Нетрадиционализм с этой точки зрения трактуется как уход от общепринятых норм, в перспективе грозящем разрушением основ традиционного общественного устройства. Таковыми автор считает организации: Свидетели Иеговы, Поместная церковь христиан Адвентистов седьмого дня г. Саранска, Общество сознания Кришны, Саранский христианский центр, Саранская поместная церковь евангельских христиан-баптистов «Новая жизнь», Церковь евангельских христиан «Возрождение» и т. д. Их деятельность, опирающаяся на конкретные вероучения, как правило, исходит из чуждых религиозных установок, считает А. К. Моисеев, имеет во многом деструктивный характер (там же).

Такое разделение мы склонны распространить и на весь ПФО. Развитие традиционных для края авраамических религий можно считать осознанным процессом неотрадиционализма, в то время как оппонирующие ему псевдо-архаичные, неоязыческие и «новые» для региона культы — явлением нетрадиционализма, даже контр-традиционализма, своеобразной формой постмодернистской архаики, зачастую с разрушительными для духовной матрицы местных народов последствиями.

В целом, большинство населения ПФО православного вероисповедания (примерно 70–75%); более 20% исповедуют ислам (при этом граждане мусульманского вероисповедания составляют около 40% приверженцев данной конфессии в России). Основные научно-богословские институты, духовные управления и места массовых культовых отправлений мусульман сосредоточены в республиках Татарстан и Башкортостан. Однако религиозно-административные мусульманские подразделения (муфтиаты, мечети, молельные дома и отдельные представители данной конфессии – миссионеры) имеются практически во всех регионах округа. Также на территории округа осуществляют свою деятельность представители иудаизма (действующие синагоги в Перми, Самаре, Уфе, Нижнем Новгороде), католицизма (Пермь, Уфа), лютеранства (Пермь, Саратов) и некоторых других конфессий (например, баптисты, а также действующая в южных областях Поволжья григорианская — «армянская» церковь).

Религиозный неотрадиционализм присутствует в разных видах. Например, в Удмуртии сформировался этнофутуризм, причем изначально как художественное течение, впоследствии его приверженцы стали говорить о мировоззрении. Удмуртские художники-концептуалисты, озабоченные ретрансляцией традиционной культуры в современность, стали проводить форумы идеологов и практиков течения, фестивали. Этнофутуризм назван ими методом выживания культуры, которая находится в кризисе (Уколова, 2009; Колчева, 2008).

Идеологическая форма неотрадиционализма. Всплеск политизированной этничности требовал новых идеологических конструктов, которые отнюдь не всегда коррелировали с исламом. Шли своеобразные поиски доисламских традиций, в основном в жанре «фолькхистори». В Башкортостане наиболее известны в этом плане фантастические «открытия» фольхисторика Салавата Галлямова, утверждавшего происхождение английского языка от «башкордского», 4-тысячелетнюю историю эпоса «Урал-батыр» и возводившего этногенез башкир к древним курдам, шумерам, и т. д. Из менее известных авторов «архаизирующей» фолькхистори в РБ можно вспомнить Айрата Дильмухаметова, Иршата Зианбердина, Равиля Ямалетдинова, Владимира Путенихина и др. В Татарстане номенклатура подобной «удревняющей» «фолькхистори» еще более широка. Наиболее известны книги Абрара Каримуллина, утверждающего происхождение языка индейцев майя от татарского языка, Гали Еникеева с версиями в стиле Носовского и Фоменко и т. д. К сожалению, в этот тренд включились и уважаемые представители академической науки, например, заслуженно признанный языковед проф. М. З. Закиев, полемизируя с «татаристами» школы Д. М. Исхакова, сам выдвинул целый ряд фантастических гипотез, включая происхождение этнонима Казани от Кушанского царства, расшифровку древнегреческих городов с «древнетатарского» (так, Пантикапей переводится как «соленая похлебка» и т. п.). На этом фоне не вызывает удивления утверждение академика Академии наук РТ, заведующего кафедрой современной отечественной истории Казанского государственного университета проф. Индуса Тагирова, что национальная государственность Республики Татарстан берет начало с 2000 года до н. э. (Тагиров, 2000).

Впрочем, отношение к фолькхистори в Башкортостане даже в 1990-е оставалось достаточно определенным: как к маргинальному явлению. Так, даже оппозиционно настроенные к режиму РБ ученые отмечали, что «тенгриянство» Мурада Аджи не нашло значимого отклика в обществе РБ (Кучумов, 2001).

Связь подобного всплеска архаики с политизацией этничности проявлялась в самой аудитории ее распространения.  Так, поисками «тенгриянства» для башкир и дикими с точки зрения ислама высказываниями известен лидер небольшой, но эпатажной, созданной в 2007 г. оппозиционной башкирской либерально-националистической молодежной организации БОД «Кук буре» («Небесный волк») Азат Сальманов. (В 2014 г. распалась на совсем мелкие БПД «Кук буре» и БОО «Башкорт»). Эта организация изначально обратилась к неисламским «тюркским» образам, взяв своей эмблемой традиционный тюркский символ — волка (в народной и наиболее распространенной научной версии этимологии этнонима «башкорт» — «глава волков»), помимо общетюркской значимости волк считался национальным символом башкир (Илимбетова, 2006). Типичные для национально ориентированной интеллигенции мифологемы времен перестройки и 1990-х гг. удачно законсервированы в символике этого движения: «Наша организация называется «Кyк бyре», что в смысловом переводе с башкирского языка на русский это означает “Небесный волк”». Сайт движения: http://kyk-byre.ru/about.html

Вообще, использование национальной символики стало трендом: волк и исламский полумесяц — на знамени и другой, самой известной башкирской молодежной организации 1990–2000-х гг. — Союза башкирской молодежи (СБМ); возвращение к легендарной клановой символике — тамгам, сакральным птицам и зверям характерно и для официальных гербов муниципальных образований: тот же волк — в Бураевском районе РБ, журавль — в Зианчуринском и т. д. Поискам доисламских смыслов в духовном наследии башкир отдал дань международно известный художник Фарид Ергалиев в период своего творчества 1990-х.

В Башкортостане сложилось идейное течение традиционалистов республики, авторы которого осознанно пропагандируют в качестве региональной идеологии одну из версий неотрадиционализма, в которой традиция не противопоставляется инновациям, а само общество развивается на основе традиции. «Генетические» истоки теории традиционализма Башкортостана они находят в оригинальном опыте  синтеза традиционализма и марксизма (А. Андреев, А. Селиванов). Но антропологический традиционализм А. П. Андреева, не смотря на несомненное влияние на интеллектуалов, остался несколько обособленным. В социально-философских исследованиях башкирский традиционализм получил определенное развитие в работах и школе З. Я. Рахматуллиной.

Более политизированный вариант неотрадиционализма появился в РБ с 2007 г. с формированием идейной группы традиционалистов Башкортостана, состоявшей прежде всего из молодых ученых-гуманитариев (А. Т. Бердин, А. М. Буранчин, Р. Р. Вахитов, И. В. Демичев, Р. Д. Карамышев, Ю. М. Юсупов), объединивших вокруг себя сторонников традиционализма. Одним из наиболее заметных проектов традиционалистов Башкортостана стал сайт «РБ–XXI век», созданный ими в 2008 г. (http://rb21vek.com/). Сайт получил достаточно широкую известность, несмотря на свой не-новостной, общественно-аналитический и просветительский формат, и жесткий отказ от популизма. Его эксперты приглашались на телевидение, новый президент РБ Р. З. Хамитов в 2010 г. оценил его как единственный мощный аналитический независимый ресурс в РБ. В числе постоянных экспертов сайта —исследователи с общероссийской известностью проф. С. Г. Кара-Мурза, Г. Г. Малинецкий, Б. Ю. Кагарлицкий. Другим проектом явился дискуссионный клуб «Дискурс» во главе с А. Ш. Бадрановым на базе башкирского студенческого землячества в Москве. Со временем эта идейная группа получила достаточно широкую известность в общественно-политических и научных кругах Башкортостана. В 2011 г. она фактически возглавляла сильнейшую на тот момент в РБ международную национально-представительную организацию — МСОО «Всемирный Курултай башкир» (избранный большинством голосов Председатель Курултая И. З. Султанмуратов являлся одновременно директором ИГИ РБ и примыкал идейно к группе традиционалистов) (Всемирный Курултай … , 2011: 77–78, 84–94).

Важной особенностью традиционалистов Башкортостана является повышенное внимание к исторической, социокультурной и этнополитической специфике Башкортостана. Эта группа исходит из понимания неотрадиционализма, близкого данному проекту (исключая лишь употребление самого термина «традиционализм» без приставки «нео»).

Этнографическая форма неотрадиционализма. В научно-просветительском плане идеи неотрадиционализма в Башкортостане ассоциировались главным образом с деятельностью Института гуманитарных исследований Республики Башкортостан (ИГИ РБ). Неотрадиционалисты работают над пересмотром методологии истории и историософии Башкортостана, считая укорененные ранее подходы явно недостаточными. Так, «традиционалисты Башкортостана» отвергли, как ошибочное и европоцентристское, мнение, распространенное с периода перестройки проф. Д. Ж. Валеевым о риске трайбализма и архаизации при позиционировании башкирской национальной идентичности через историю отдельных родов, составлявших башкирский народ. Они постоянно указывают, что в отличие от этносоциальной структуры у вайнахов и казахов, кланы (ырыу) для башкир давно не имеют никакого социального значения, следовательно, не несут никакого риска трайбализма, обладая только этнографическо-ностальгическим, идентификационным характером.

Ныне эта точка зрения является для РБ мэйнстримом, в том числе в общественной жизни. На правительственном уровне поддержан по сути сконструрированный праздник «Шежере-байрамы» («Праздник родословной»), причем этот конструкт получил широкую популярность в народе, «снизу» в Башкортстане, пробудив интерес к своим родословным у людей без различия национальностей. На базе ИГИ РБ (входящим в систему АН РБ) востребована деятельность «Шежере-Центра», проводящего исследования родословных, истории кланов, включая источниковедческий и этногенетический аспекты, осуществляющий на заказ восстановление генеалогий (шежере) — аналогичное восстановление предлагает ИИЯЛ УНЦ РАН.

В частности, группа сотрудников ИГИ РБ осуществили амбициозный научный проект «История башкирских родов»: периодический выпуск серии сборников документов на академическом уровне, каждый том серии был посвящен отдельному башкирскому клану: «Гирей», «Еней», «Балыксы», «Унлар» и т. д. (всего планируется выпуск как минимум 26 томов, охватывающих историю более 40 башкирских клановых объединений). По признанию участников, серия «История башкирских родов» — это один из результатов целенаправленной неотрадиционалистской стратегии команды ИГИ РБ, намеченной еще в момент ее сложения.

Истоки поддержки башкирскими учеными и отчасти властями архаической по форме традиции восходят к труду «Башкирские шежере» классика советской и башкирской этнологии академика Р. Г. Кузеева. Это накладывается на исторический факт: шежере являлись этнообразующим для башкир маркером, фиксируя принадлежность индивида к общине башкир-вотчинников (асаба) и башкирскому сословию, и имел важное статусно-ролевое значение, выделяя башкир из представителей других народов края даже после утраты вотчин и связанных с ними земельных и статусных привилегий. Дело в том, что ближайший башкирам в этнокультурном плане народ — поволжские татары — не имел родового деления, вотчинных прав на землю и соответствующих им маркеров исторической памяти, его этническая самоидентификация строилась на других маркерах, более соответствовавших представлениям Нового времени.

Между тем, татары и башкиры являются друг для друга главными (наряду с русскими) «Иными», референтными этносами, статусно-ролевое соперничество между этими близкими народами, включая борьбу за принадлежность населения с «двойственной этнической идентичностью» (Д. Горенбург), локализованного преимущественно на Северо-Западе Башкортостана и Востоке Татарстана, является важным сюжетом татаро-башкирской истории и взаимоотношений и идентифицирующим признаком по линии «свой — чужой». В данном случае архаика явилась инструментом сохранения этничности и частью современной версии национального проекта, основанного на неотрадиционалистской парадигме.

Интересно, что эту неотрадиционалистскую нишу пытались занять и татарстанские авторы, прежде всего филолог Марсель Ахметзянов и историк проф. Д. М. Исхаков, выдвинув целый проект включения «кланового» сознания в «историческое наследие» татарского народа. Так, в неакадемических изданиях, преимущественно на татарском языке, номенклатура башкирских кланов просто называется «татарской», башкирские шежере объявляются татарскими, например, в этногенез татарского народа по воле казанского этнолога неожиданно попали «татарские» племена Бурзян, Тамьян, Мин, Тангаур (Исхаков, 2007: 18–27), татарский народ обзавелся племенным делением и прочими атрибутами, прочно считавшимися этнологами ему несвойственными — в Урало-Поволжском регионе это — маркер башкир (Р. Г. Кузеев).

Архаичной традицией, которая ныне приобрела значение неотрадиционалистского явления (празднично-фольклорная форма неотрадиционализма), стало, например, ежегодное проведение национального праздника Сабантуй у татар, башкир. Это народный праздник окончания весенних полевых работ, первоначальная цель которого, вероятно, заключалась в задабривании духов плодородия с тем, чтобы благоприятствовать хорошему урожаю в новом году (см.: Шарафутдинов, 2004). Эти доисламские истоки обряда не помешали ему прочно вписаться в бытовую празднично-обрядовую практику обоих мусульманских народов, сабантуй уверенно отмечается историками на протяжении досоветского периода (Лепехин, 1772: 26; Янгузин, 2002: 44–45). В советский период сабантуй проводился повсеместно, на поселковом, максимум — районном уровне. В Башкортостане и Татарстане он был утвержден в статусе официального республиканского праздника, поскольку, как считается, он содействует сохранению межнационального согласия и социальной стабильности и является важным средством укрепления семьи и консолидации башкирской или татарской нации. Подобный праздник есть и у чувашей (Акатуй), марийцев (Агапайрэм), мордвы (Балтай), удмуртов (Гербер). Сабантуй имеет и федеральное распространение, организуется всероссийский сельский сабантуй, отмечается и за рубежом, сочетается с торжествами официального характера. Например, башкирский Сабантуй (hабантуй) отмечался в 2014 г. в Эстонии в г. Таллинн и Палдиски с приглашением официальных делегаций из Башкортостана и целым рядом мероприятий (возложение цветов к памятнику башкирскому национальному герою Салавату Юлаеву в Палдиски, шествия, официальные приемы, семинары), совмещаясь с 260-летним юбилеем со дня смерти Салавата Юлаева.

Благожелательное внимание ученых и общественников Башкортостана обращалось на «педагогический потенциал некоторых экологических праздников, например, праздника «Летний Нардуган» (Рахматуллина, 2007) (календарный «Праздник Солнца», отмечаемый летом и зимой, бытовал, помимо башкир, у части татар, кряшен, чувашей, мордвы, удмуртов), Сюмбель, Карга-туй («Вороний праздник») — были попытки их возродить даже на уровне некоторых детсадов и школ.

Вторую жизнь обрели обрядовые традиции весенне-летнего цикла в среде русского населения национальных республик. Общенародным праздником стала Пасха, проводятся фольклоризированные праздники Троица и Иван Купала. Возрождение традиционных обрядов и праздников началось при помощи работников культуры и образования с привлечением к этому процессу представителей разных этносов и конфессий (Гареева, 2012). 

Подготовлено Ч. К. Ламажаа, А. Т. Бердиным

Библиография научных работ по регионам округа

Публикации по архаизации, неотрадиционализма в СМИ округа