Ценности, относящиеся к России-родине, России-отечеству, а также к родовому телу этноса, принято называть традиционными. Они не просто наследуются. Они переживаются и возникают каждый раз заново на какой-то почти таинственной основе. Как они попадают в сознание отдельного человека? Как ведут его по жизненному пути?
Этническое и этическое
Заставить любить родину невозможно, если у человека нет механизма, а еще лучше сказать, внутреннего духовного органа для возникновения такой любви. Точно так же как нельзя без этого увидеть в быту, порой самом непритязательном, ценностное ядро. Мне не раз в ходе исследований приходилось убеждаться в том, что в основах этнической (народной) культуры лежат этические ориентации. Философия этики помогает понять их генезис. А этнография (антропология) как результат обращенности ко всей культуре народа определяет конкретное место этических ориентаций. Понять же этически зрелого человека, личность можно, объединив усилия обеих дисциплин. Это реализуется в философско-антропологическом подходе.
Традиционные ценности народов России неплохо описаны. Не секрет, что они сейчас весьма поколеблены эгоизмом, духом наживы, массовой культурой. Но невидимые корни дерева, крону которого подрезают или даже истребляют, неуничтожимы. Разве что с человеком. Поэтому вопрос – об их сохранении и приобщении к ним молодежи.
Одной пропаганды мало. Усвоить традиционные ценности, включить их в правила своего поведения можно, только найдя в себе адекватные этические структуры человека любой национальности: русского или татарина, калмыка или аварца. В данном случае мы опираемся также на русский язык, хранящий, впрочем, как и другие, древнейший опыт человеческого общежития.
Золотой век и пространство
Названные ориентации носят пространственный характер. Они вовсе не типологические культурные конфигурации, а экзистенциальные топологии, перетекающие друг в друга. Народная культура работает с ними, отвлекаясь от времени, считая его остановившимся на пределе его возможностей. Не раз отмечалось, что в русской культуре выражено представление о золотом веке. Подчеркнем: это – остановившееся время, насыщенное счастьем, изобилием и справедливостью.
Идея утопического золотого века, казалось бы, совершенно мифологического, помогала людям критически отнестись ко всяческим несправедливостям как к преходящим, не вечным. Как к тому, с чем можно бороться. Это позволило русскому этносу в полной мере экспериментировать с пространством. Работать с ним ментально. Прилагать конкретные усилия к его одомашниванию и деятельному освоению. Короче, обустраивать Россию.
В этой установке на пространство надо видеть специфику русской истории. Речь идет не просто о географическом детерминизме больших пространств, а о христианском к нему отношении. Один из крупнейших русских историков Василий Осипович Ключевский при всей его эрудиции слишком прямолинейно выводил характер русской истории из географических и природно-климатических факторов. Современные историки и географы стали меньше говорить о «географическом факторе», занявшись «географией образов».
Надо внимательнее отнестись не к идее культурной адаптации, а к тому, что культура природосущностна. Действуя активно, она реализует потенциал природы. Свершает это культура благодаря своей символической функции. Такая природа находит свое выражение в мыслеобразах национального ландшафта.
Присутствие в пространстве
Через пространственность одомашненного ландшафта Россия-родина и Россия-страна (отечество) собирают в себе все черты национальной жизни. И прежде всего самобытность. Последняя часто прокламируется, но ее значение улавливается скорее интуитивно. Поэтому, говоря о самобытности, надо подвести под нее теоретическую базу.
Близко к ее построению подходил крупный русский философ Александр Александрович Зиновьев (1922–2006). Он эту базу называл «коммунальностью» и доказывал, что в ней заложены тенденции к коммунизму и тоталитаризму. Но коммунальность в чистом виде – это общительность без идеологических «наворотов», основа любого человеческого общества. Общительность легко образует антропоценоз, самобытное сообщество на разных локальных уровнях. Антропоценоз основан просто на знании, что данный человек живет где-то неподалеку. Это самое начало человеческого общежития, культуры и истории.
Можно привести много примеров, говорящих об измерении времени телом. В русском языке памятью об этом служит выражение «макушка лета» – аналог более полноценного измерения года по солнцу, как бы катящемуся по телу от подошв к макушке. А вот недавно был обнаружен новый пример ориентации во времени по членению пространства. Речь идет о племени австралийских аборигенов пормпураваны. У них время идет с востока на запад. Завтра это «день на запад», послезавтра – «два дня на запад». Вся жизнь движется с востока на запад. Тот же способ найден, например, в Намибии.
Ориентация во времени через пространство не такая уж редкая вещь. Лингвисты все еще считают загадочным суффикс «д» в русских словах «вперед» и «назад». Исток явления я вижу в костромских обозначениях удаленности предмета от человека: рядом – «вон», чуть дальше – «вон де», далеко – «вон де ткать» (собственные материалы 2001–2002 гг.). Этот же пространственный указатель виден в английском слове forward. Примечательно, что в чеченском и ингушском языках в аналогичной форме выступает суффикс направления «тие».
Дело в том, что между названными языками имеются многотысячелетние ностратические связи. Они указывают, что категория пространства была первым средством, указывающим на объективное присутствие человека. Для австралийских племен весь материк был одним большим антропоценозом. Попав на другой конец материка, абориген, не зная языка, мог жестами объяснить свою принадлежность к брачному классу и найти себе жену. Считается, что культура аборигенов соотносима с мезолитической, если не палеолитической эпохой. Можно полагать, что их язык донес до нас ту идею пространственности, с которой появился на земле Homo sapiens.
| Частота употребления слов «Отчизна и «Родина» в русскоязычной литературе. Составлено Андреем Вагановым на основе технологии Ngram Book Vewer |
Что открыл Мартин Хайдеггер
Все показывает нам простую, но ошеломляющую истину. Человек был вброшен в пространство за много тысячелетий до открытия, сделанного Мартином Хайдеггером: человек именно «вброшен в мир». Коли так, то тревожная вброшенность в пространство вместе с противоположным ощущением золотого века образуют устойчивую смысловую сизигию (то есть парность, термин К.Г. Юнга). Но это еще не всё. Сизигия времени и пространства адекватна природосущности человека. Для краткости: его природе.
Отношения «по присутствию» исходны и неустранимы. В 1980-х годах в Абхазии я однажды жил с неделю высоко в горах в пастушеском «балагане». Среди местных пастухов прижился один русский, из-под Архангельска. Он укрывался: у него были нелады с законом. Порой он отдыхал от работы, и мы много беседовали. Он говорил, что впервые в жизни он счастлив: ему всегда оставят его долю пищи, на его ложе никто не ляжет. В балагане висела винтовка от волков и медведей, за стропила были засунуты два кинжала. Он и не помышлял о бегстве.
Люди приходили отдыхать и охотно беседовали со мной. В моем распоряжении было эмалированное ведро с хорошим вином и ящик из-под фруктов вместо письменного стола. Я тоже был счастлив: работа хорошо шла. Вывод: простая жизнь как присутствие самый глубокий секрет работы полевым этнографом.
Самобытность, общинность и быт
В русской крестьянской общине, открытой славянофилами в середине XIX века, явственно выступали черты антропоценоза. О присутствии в антропоценозе говорят: «На людях и смерть красна». Через упоминание смерти всегда высказывается что-то очень важное. В данном случае говорится об общительности на основе самобытности.
Самобытность порождает другие этнографические черты быта. Ведь она предполагает ориентацию человека в мыслеобразах огромной мощности: Россия-родина и Россия-страна. Однако при этом у нас снижается интерес к быту, к этнографическому разнообразию, очень характерному для многонациональной России. Это огромная российская беда: жить только огромными целями, не обращая внимания на «мелочи быта».
Слово «быт» плохо переводится на другие неславянские языки. Французское или английское «повседневная жизнь» касается внешних условий существования общества. Русское слово «быт» указывает на движение чего-либо (сравни: «убыль» и «прибыль»). Этимология эта говорит о некоем движении вокруг нас. Что движется вокруг нас в повседневности? Ясно, что все, что обеспечивает нашу жизнь, нашу витальность.
Но что же в таком случае остается неподвижным? Это то, что называется душой. Она в нормальных условиях находится в покое. У тюркских народов образом души является озеро со спокойной водой. Водная субстанция и в русских воззрениях хранит покой. Как озеро Светлый Яр в Нижегородской области в легенде о невидимом граде Китеже.
| На что только не пойдет русский человек, чтобы хоть как-то обуздать доставшееся ему пространство! Фото Андрея Ваганова |
Страна-отечество
На уровне страны высвечивается ее вселенская укорененность. Тут закодированы смыслы деяний и предназначений, посылы к будущему. Задача зрелого человека – отнестись к стране как к родине. Отечество особенно ассоциировано с пространством. Это видно в образе гоголевской тройки. В странствиях Пушкина и Лермонтова. В стихотворении Константина Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...». Дорога – символ и удаления и приближения по отношению к отечеству. Как бы то ни было, через образ дороги выражается тревога о нем. Значит, отечество мыслится необходимейшим условием жизни вообще. Отношение к стране-отечеству – тоже духовная телескопия пространства вокруг души человека, их единение. Единение, дающее природосущностность и человеку.
Язык показывает, как вынашивались смыслы родины и страны. В русском языке слова «родина» и «народ» однокоренные. «Народ» – это «на-родившиеся». На чем же? На земле. Уже в этой этимологии заключена мысль о земных корнях родины и о близости к членам семьи и своим соплеменникам. Западноевропейские языки верно трактуют определение «родившиеся» (natives) как указание на аборигенность.
Слово «страна» касается скорее не земной, а водной стихии. Оно родственно словам «остров», «сторона» («матушка-сторонка» в русском фольклоре). Смысл этих слов в том, что они нечто обозначают, омывают. Но чем? Ответим: благодатью. Ее поток – «стремнина», «стрежень». Нахождение страны в потоке космических вод дало образ «мать сыра земля». Он связан с мифом о камне Алатыре, находящемся посреди моря. В народных легендах на этом камне сидит Богоматерь, которая печется о людях. Такая модель мира присутствует в особенно сильных русских заклятиях здоровья и благополучия.
Эта благодать – целостность, которой никогда нет у отдельно взятого человека. Человек грешен, весь в противоречиях, но он тоскует по целостности и истине. Вот откуда, из религиозных верований, философские интуиции обтекания.
Во внутреннем разговоре о самом ценном нам помогает опыт действия и песнопения, который несет и развивает церковная литургия. Она концентрирует в формуле «здесь и теперь» актуальное восприятие субстанциального присутствия человека в мире, не отделенного от «плотскости», телесности. В литургии космос соединяется с сиюминутной жизнью людей.
Родовое тело этноса
Традиционные ценности не набор запыленных памятных предметов. Это облачение души человека. К числу таких духовных одеяний надо отнести пребывание в родовом теле этноса.
О родовом теле первым прямо заговорил Фридрих Ницше, назвав его «дионисийским» и противопоставив «аполлоническому». В отечественной мысли тут надо отдать должное отечественным мыслителям Василию Васильевичу Розанову и Михаилу Михайловичу Бахтину. Они оба сохранили увязывание такой телесности с физиологическим телом человека и с его гротескными формами, свойственными, по их мнению, народной культуре. Этому подходу до сих пор следуют адепты. А между тем сам Бахтин заговорил о «слезном аспекте мира». А философ Мераб Константинович Мамардашвили в таком характере видел основную особенность народной культуры. Все эти точки зрения надо учесть, отстаивая более оптимистическое мнение о родовом теле этноса.
Родовое тело этноса вовсе не заскорузлое наследование и не геномная принадлежность. В жилах Н.М. Карамзина, И.С. Тургенева, С.В. Рахманинова и А.А. Ахматовой текла татарская кровь. И что уж говорить о А.С. Пушкине! И все же родовое тело этноса имеет виртуально-биологический аспект, связанный с этнической стабильностью во времени. Это связь поколений. Этнос состоит из прошлых поколений, ныне живущих и еще не родившихся.
Ощущение такой связи особенно обострено при потере этносом своей территории. Такое случилось с древними евреями в эпоху египетского плена. Многие страницы Ветхого Завета посвящены истории родового тела. Подобные хроники есть у многих кочевых народов. Назовем, для примера, «Сокровенное сказание монголов» (XIII в.), повествовавшее о Чингисхане и его предках и о сплочении монгольских племен в один народ, в одно родовое тело. Отстраненность от территории при ее сокращении вызывает этническую тревогу. Это касается русского этноса после распада СССР.
В отношении творчества названных выше деятелей русской культуры можно сказать суховатым языком семиотики, что все они создавали одну систему для описываемого русского этноса. Их величие определялось тем, что они выполняли свою задачу средствами родового тела самого этноса: его языком и образами, его болями и надеждами.
Время этноса превращено в субстанцию родовым телом. Это оно хранится в музее, лежит на парте перед учеником в виде учебника истории, звучит мелодией в концертном зале. Его можно ощутить, читая Карамзина о загадках истории или погружаясь в музыку Рахманинова. Большое время родового тела охватывает житейское пространство, дает ему смысл – сознавание того, что и мы, возможно, будем что-то значить для потомков.
Итак, родовое тело этноса находится с нами. Телескопически нас облекает, как большие матрешки самую маленькую. Оно защищает личность и дает ей возможность высказаться. Через родовое тело люди разделяют общую судьбу. Поэтому включение в родовое тело этноса поднимает человеческий потенциал, его гражданский и творческий уровни. И даже витальный, как это показали мои исследования долголетия у народов Кавказа. Эти культуры благодаря устойчивости семейного уклада прочно сохранили самобытность.
Этноментальное пространство России
Такого нельзя сказать о русском этносе, наиболее пострадавшем от десятилетий партийно-идеологического интернационализма. Он и сейчас вынужден выдерживать попытки свести его традиционные ценности к локально-этнографической разнородности. На этой почве возникают попытки говорить не о едином этносе, а о двух: северорусском и южнорусском (как это делает академик Валерий Тишков, сочиняющий «реквием по этносу»). Этнографические особенности, вполне естественные для такого большого этноса, как русский, не нарушают мощного родового тела.
Русский этнос потратил огромные усилия на создание пространственного единства страны. Это благо для всех других народов, которым есть где приложить свои усилия, которыми создается этноментальное единство России.
