16 июня 2014 года в Центре Уилсона состоялась конференция под заголовком «Взаимная безопасность под вопросом? Россия, Запад и архитектура европейской безопасности» (Mutual Security on Hold? Russia, the West, and European Security Architecture), где выступил доктор Збигнев Бжезинский.
Выступление Збигнева Бжезинского было посвящено критике статьи Игоря Зевелева «Границы русского мира» (есть перевод на английский, очевидно прочитанный Бежизинским), вышедшей 27 апреля 2014 года на сайте «Россия в глобальной политике». В своем выступление Бжезинский утверждал, что статья Зевелева совместно издана Российским советом по международным делам, Советом по внешней и оборонной политике в сотрудничестве с «РИА-Новости».
Игорь Александрович Зевелев — доктор политических наук, руководитель филиала фонда Макартуров, который является скорее западной структурой, нежели имеет какое-то отношение к перечисленным Бжезинским российским структурам — Совету по международным делам, Совету по внешней и оборонной политике и «РИА-Новости». Все эти структуры относятся лишь к веб-сайту «Россия в глобальной политике», который просто использовал статью прозападного ученого, написанную привычным для Запада языком. Это скорее похоже на спецоперацию России по интеллектуальному дезинформированию Запада.
России как стране, разрушающей мировой порядок, нельзя верить, когда она говорит о своей идентичности. Значительную часть содержания своей идентичности она скрывает от мира, а ту часть, которую предъявляет, приспосабливает к правовым реалиям Запада. Сегодня Россия не только фундаментально врет в СМИ, она еще и фундаментально врет о своей идентичности за пределами своей страны: ее сообщения миру об идентичности являются неполными, извращенными, приспособленными к западному мышлению благодушными выдумками.
В настоящее время я не знаю ни одной интеллектуальной работы в России, которая бы прямо, открыто и полно отвечала бы на вопрос — за что Россия воюет, почему она вдруг ополчилась против целого мира. Этот вопрос стал главным для моей работы «За что воюет Россия?». Эта работа — результат анализа и исследования идей российской идентичности на основании собственной оценки интеллектуальных дискуссий в России. Чтобы написать такую работу, нужно было иметь опыт включенного наблюдения России на протяжении многих лет. В этой работе были выделены основные идеи российской идентичности, за которые Россия сегодня готова воевать с целым миром — ретроимпериализация, фундаменталистское политическое православие, великодержавное евразийство, культуртрегерский «Русский мир» и радикальная архаизация.
Мало того, многие россияне вполне могут оспаривать именно такой состав идей, поскольку многие из этих идей даже в называемом виде выглядят нелицеприятно для России. А официально российская власть вряд ли согласится, что все эти идеи — «империализация», «православие», «евразийство», «Русский мир», «архаизация», да еще и в негативной оценке — ретроимпериализация, фундаменталистское политическое православие, великодержавное евразийство, культуртрегерский «Русский мир» и радикальная архаизация — являются структурой российской идентичности.
Давайте посмотрим на то, как Бжезинский понял религиозный контекст российской идентичности — «сильная приверженность к определенному религиозному учению, гораздо более сильная, чем на Западе, где религия представляет собой часть более сложного общественного устройства». Это принципиальная ошибка. Проблема религиозного контекста российской идентичности не в том, что в ней более сильная приверженность религии. В Европе приверженность религии находится между очень высокой в Польше и очень низкой во Франции. Едва ли это мешает европейским странам понимать друг друга.
Проблема религиозного контекста российской идентичности в том, что ее официальная религия подверглась сильной архаизации — Россия не просто оказалась привержена православию, она свалилась в фундаменталистское политическое православие. То есть здесь две существенные проблемы — 1) фундаментализация религии; 2) отказ от секуляризации — которых в принципе нет ни в Европе, ни в США, и которые понять западным странам, специально не осуществляя включенное наблюдение в России, весьма непросто.
Второй аспект отличия России от Запада, который Бжезинский увидел — это «осуждение изменений в отношениях между полами и внутри полов». Этот аспект понят Бжезинским как некоторая аберрация, которая между тем позволяет вести разговор о России как об отдельной цивилизации. Однако под осуждением Россией половых изменений в мире нужно понимать отнюдь не критику полово-гендерной свободы, каковой она есть на Западе, но нечто большее — агрессивное и радикальное неприятие всякой полово-гендерной свободы.
В России всерьез утверждают, что вступление Украины в Европу в обязательном порядке принуждает ее проводить гей-парады на улицах городов. «Половой вопрос» в России есть неизбежное следствие принципиально иного и более глубокого процесса — архаизации мышления и всей совокупности социальных отношений. Иначе говоря, «половой вопрос» является лишь индикатором фундаментальных архаичных ориентаций в России, он свидетельствует о более глубинных изменениях в мышлении, самосознании и самоориентации россиян.
Бжезинский в принципе не увидел еще три важных отличия «большой российской цивилизации» от Запада — это ретроимпериализация, великодержавное евразийство и культуртрегерский «Русский мир». Ретроимпериализация проявляется как политический дискурс с опорой на историю и территорию российской империи и СССР. Великодержавное евразийство проявляется как возвращение к геополитике, существовавшей в мире до поражения СССР (России) в холодной войне и даже до Второй мировой войне, то есть, как отказ признавать реалии современного мира и формирования новой геополитической оси — вокруг Китая. Россия хочет пересмотреть не только результаты Третьей холодной мировой войны, но и результаты Второй мировой войны. Культуртрегерский «Русский мир» — редукционистская концепция цивилизации, сведение ее к историческим и языково-культурным аспектам, выхолащивание значения мотивационных и ориентационных аспектов будущего, недоверие к внеязыковому содержанию.
Все это говорит о следующем — российская власть перестала осмыслять происходящее в своей стране в современном интеллектуальном дискурсе. Те интеллектуалы в России, которые пытаются это делать, прямо называются российской властью национал-предателями, агентами или пособниками Запада.
Творящая преступление перед миром и выглядящая безумно и непредсказуемо российская власть всеми силами пытается скрывать свои замыслы. Именно поэтому российская власть официально избегает сегодня давать сколь-нибудь существенный анализ структуры российской идентичности, какой она есть в действительности. Вместо этого Россия использует поверхностное и закамуфлированное описание лишь общих признаков российской идентичности, да еще и в понятном для Запада правовом языке.
Статья Зевелева предъявляет урезанную версию идентичности России на понимаемом для Запада правовом языке с упрощенными и противоречивыми представлениями, где эти противоречия сознательно затемнены и скрыты.
Критика Бжезинского превратно понятой им российской национальной идентичности и новой доктрины внешней политики поражает своей беспомощностью и поверхностностью. Эта критика является традиционной для Запада времен Холодной войны, но не позволяет понимать современность и совершенно не соответствует содержанию даже ближайшей перспективы.
Если мы станем на точку зрения Бжезинского, то все, что нам останется анализировать в современной Российской идентичности, — это понятные Западу и специально выставленные на его обозрение общие структуры российской идентичности — «Русский мир», «большая российская цивилизация», «разделенный народ», «защита соотечественников за рубежом».
Критика правовых оснований идентичности России
Старая концепция международной безопасности уже не работает. Будапештский договор в отношении Украины был нарушен потому, что он был построен на концепции международной безопасности прошлого. Ни НАТО, ни ООН не в состоянии не то, что пресекать, но даже контролировать сетецентричные гибридные войны корпоративных армий и вооруженных сообществ на ограниченных территориях. Там, где государства бессильны что-либо сделать на своих территориях, бессильны сделать и надгосударственные организации, образованные из государств.
Чья власть, того и идентичность — принцип, существовавший до настоящего времени. Этот принцип гарантировался не столько политическим и экономическим типами суверенитета, сколько культурным и информационным типами суверенитета. Когда современные государства утрачивают эти типы суверенитета, государство может получить инфильтрацию (инсталляцию) на своей территории чужой идентичности.
Еще до того, как обсуждать идеи обобщений внутри идентичности («русский мир» или «большая российская цивилизация»), мы должны понять, кто является субъектом идентичности (то есть источником гарантии ее безопасности), коллективной целостностью такого обобщения (территориальной, этнической, расовой, гендерной и т.д.).
Если государство в современном мире больше не является субъектом производства идентичности, то и область права, гарантированного исключительно государствами, не является сферой обсуждения идентичности.
Содержания современных коллективных идентичностей претерпели принципиальные изменения: по структуре — от унитарных к политарным, по способу производства-выбора — от принудительных к свободным, по способу организации и защиты — от государственных к гражданским (сообщественным), по нацеленности содержания — от локальных к универсальным, по способу организации — от территориальных к топологическим (сетевым). Россия запуталась в этих изменениях.
Исходя из этих изменений, коллективная идентичность не может больше быть простым обобщением, потому что такое обобщение неизбежно понимается лишь в старом языке. Идентичность должна иметь все признаки указаний на эти изменения. Например, так — «Русский мир» унитарный, коллективный, государственный, локальный, территориальный. Или так — «Русский мир» политарный, индивидуальный, сообщественный, универсальный, топологический (сетевой).
Если этого не сделать, то любые обобщения тянут за собой сферу своего словоупотребления. «Русский мир» не равен «большой российской цивилизации», поскольку у них разные основания — россияне это не русские.
Причем это различие не может быть исправлено некоторыми простыми утверждениями или даже концептуальными текстами. «Русский мир» это попытка развернуть во всемирный масштаб идею русской нации как общества. «Большая российская цивилизация» это попытка развернуть во всемирный масштаб идею российской империи как государства. «Русская нация» и «российская империя» это два соперничающие и не могущие найти согласия идейные движения в России.
В этом смысле эти звучащие очень похоже концепции являются взаимоисключающими в реальной политике. Идея «русского мира» апеллирует к этническому в понятии нации, а идея «большой российской цивилизации» апеллирует к государственному в понятии нации. В этих идеях сокрыты не только разные смыслы, но и совершенно разные перспективы — «Русский мир» предполагает современную сетевую экспансию русского этноса (русского языка и русской культуры) безотносительно к территории России, а «большая российская цивилизация» исходит, прежде всего, из территориальной экспансии государства, где язык и культура этноса не являются принципиальными.
Поскольку Россия опасается потери «русского мира», она пытается компенсировать его за счет создания «большой российской цивилизации». В таком понимании «большая российская цивилизация» является идентичностью принудительной, в то время как «Русский мир» является идентичностью свободного выбора. Причем принудительность (надстройка коллективной цивилизации над всяким индивидуальным выбором) тем самым приводит к тому, что любой свободный выбор становится невозможным.
Парадокс принудительной российской идентичности состоит в том, что она вообще не может быть создана государством, хотя и может поддерживаться им. Лишь гражданское общество во главе с интеллектуалами могут создавать новую идентичность непротиворечиво и с прицелом на долгосрочную перспективу. Сферой производства новых идентичностей является гражданская идентичность — пространство с нацеленностью на обобщение, где целостностью такого обобщения вообще не является государство, но так или иначе структурированная власть. Последние тенденции мироустройства показывают, что структурой этой власти могут быть сообщества, в том числе и сетевые.
Проблема архаизации Россией мира через биполярное измерение
Работа Зевелева и критика Бжезинского основаны на анализе политических балансов на фоне идей идентичности в их правовом аспекте. Можно конечно что-то понять, исследуя балансы в международной политике, но в этом случае мы можем что-то понимать всегда постфактум. Содержательный же анализ идей идентичности позволяет нам создавать новые идеи и прогнозировать успешность воплощения новых и старых идей. Подход Бжезинского-Зевелева в принципе не позволяет это делать.
Давайте посмотрим на общий подход статьи Зевелева и ее критики Бжезинского — в его, так сказать, принципиальном виде.
Оба подхода — и Бжезинского, и Зевелева — это макиавеллизм при объяснении политики государств. При этом интриги и манипуляции у них разного уровня — у США наднациональные и надгосударственные, а у России внутригосударственные и межнациональные. Анализ политических движений и расстановки сил внутри России позволяет конечно кое-что понять в России, подобно тому как анализ намерений политики США и НАТО позволяют кое-что понять о расстановке сил внутри Запада.
Оба подхода опираются на концепцию баланса сил как основу коллективной безопасности. Идентичность «американского мира» опирается на баланс всех основных цивилизаций в мире, и это очень близко к пониманию целостности мира. А идентичность «русского мира» опирается на баланс сил лишь России и Запада, как будто бы не существует Исламского мира, Китая и Индии. Иначе говоря, война у России только с Западом. Однако ведь нельзя всерьез пытаться разрушить один баланс, не разрушая остальные мировые балансы. И в этом недостаток воинствующей российской идентичности.
Причем политика сдерживания Западом России — это политика иного уровня. Политика сдерживания Западом России — это применение концепции баланса сил к межцивилизационным отношениям. Политика России в отношении защиты соотечественников за рубежом, в отношении влияния на европейские страны, — это применение концепции баланса сил в отношении к странам как агентам США. Тем самым Россия ведет политику раскола Запада, как ей кажется, ослабляя сдерживание Западом России.
Но эта же политика и занижает цивилизационные претензии России. Если США рассматривают в своей идентичности весь мир, баланс в котором считают основой своей идентичности, то Россия рассматривает два упрощенных уровня баланса: 1) отношения США-Россия; 2) Отношения России — остальные страны, поскольку они, так или иначе, оказываются на стороне США.
Давайте вспомним биполярный мир 1945-1980-е годы. Тогда две страны США и СССР были двумя центрами силы, паритет между которыми определял мир. Для обеспечения этого баланса существовали также и внутренние регулирующие принципы. США и Западная Европа предпочитали договорные отношения и публичные институты, направленные на поддержание баланса, где принцип ограничения суверенитета четко оговаривался и фиксировался в международных документах. В то время как для советского блока стран существовал непубличный принцип ограничения суверенитета сателлитов, известный как доктрина Брежнева.
Доктрина Брежнева — это концепция ограниченного суверенитета, в которой суверенитет социалистических стран признавался СССР до того момента, пока это не затрагивало его интересов. Теперь эта доктрина Брежнева взята на вооружение Россией в отношении республик бывшего СССР, ныне независимых государств. Когда политика какой-либо из этих стран не соответствует интересам России, суверенитетом такой страны Россия может пренебречь.
Сегодня Россия явно, но без публичных объявлений, пытается возродить биполярный мир, в котором снова основными центрами силами являлись бы Запад и Россия. Однако это невозможно — хотя бы потому, что уже есть Китай, который ведет свою собственную игру. Если Россия думает, что Китай будет играть ее игру, то это самая большая ошибка России за многие годы.
Биполярного мира уже не получится. Попытка России навязать миру биполярность это архаизация современных международных отношений. Мир изменился как в отношении количества центров силы, так и в отношении способа организации центров силы.
Такой подход России это вовсе не «Русский мир», а «мир по-русски», где Россия творит, что хочет, и никто не должен иметь права ее сдерживать. Иначе говоря, то, что Россия рассматривает как политику сдерживания в отношении нее, есть на самом деле мировой баланс сил, который она пытается разрушить, разрушая при этом весь миропорядок. Иными словами — «политика сдерживания России» это эгоцентричное для одной страны видение удержания Западом мирового баланса.
Если же Россия хочет вести речь о том, что эту политику мирового баланса США или Запад в целом ведет в своих интересах, то Россия должна отнюдь не перетягивать этот извращенный баланс в свою пользу, а открыто заявлять претензию на лучшее мироустройство и строить новый мировой баланс сил. Вместо этого, Россия демонстрирует лишь страновый эгоизм, и тем самым занижает свои притязания. Ибо мир всегда выберет ту позицию, которая хотя бы на словах и эпизодически, но все-таки пытается выстраивать мировой баланс не для себя, а для всего мира.
Именно поэтому в содержании внешнеполитически оформленной идентичности России нужно вскрывать ограниченность ее биполярного видения мира и показывать всю его бесперспективность. Нет больше Запада и России как мировых игроков. Мир стал сложнее.
В этом смысле политика сдерживания может быть хороша при некотором достигнутом биполярном балансе в мире, каковым он был с 1945 по 1991 год. После того, как этот биполярный баланс разрушен, политика биполярного сдерживания больше работать не может. Наиболее эффективной является политика возникновения новых центров силы, борьба и даже столкновение их за контроль и влияние над миром, в результате чего посредством войны будет установлен новый многополярный баланс сил с принципиально иным, нестрановым способом организации.
Для возникновения нового баланса сил мировая война является неизбежной. Мы можем ограниченно выбирать лишь формы войны, но не можем отказаться от мировой войны.
При этом нужно уже начинать строить систему новых отношений, где будут новые сдерживания и новые противовесы.
