На прошлой неделе произошло сразу два события, которые показали, что Северный Кавказ искусственно удерживают в его прошлом, вернее, пытаются вернуть туда, невзирая на то, что регион стремительно меняется. Усиленно воскрешаемые образы минувших конфликтов и навязывание ложных представлений о сохранности традиционного общественного уклада могут сильно повредить и самому Кавказу, и федеральной политике в этой части России.
Событие первое - открытие в Чечне реконструированного монумента в память о трагических событиях в селе Дади-юрт. Оно стало еще одной вехой в "войне памятников", связанных с событиями Кавказской войны. Реакцией на это событие стала крайне острая интернет-дискуссия о том, что на самом деле произошло в Дади-юрте в 1819 году и прав ли был глава Чечни Рамзан Кадыров, восстановив и торжественно открыв монумент. Главный итог дискуссии - неготовность "сетевых" сторонников и противников монумента хотя бы в какой-то мере услышать друг друга. Монумент в Дади-юрте - не первый на Северном Кавказе, вызвавший публичное столкновение разных взглядов на исторические события. Ранее столь же бурную реакцию вызывали открытие памятника генералу Ермолову в Пятигорске и сохранение памятника генералу Зассу в Армавире. Как отметил историк-кавказовед Вадим Муханов, проблема памятников на сегодня - общекавказская: "Нет никакого чеченского эксклюзива - такие памятники ставятся и в других республиках на Северном Кавказе и на Юге России и, в общем-то, это приводит к дальнейшему расколу Северного Кавказа на определенные сегменты". Публичные споры вокруг очередного памятника, связанного с Кавказской войной, разводят жителей Юга России по этническим "квартирам", навязывают каждому народу якобы обязательное для него понимание прошлого, в конечном итоге - цементирует национальную разделенность.
Второе событие - заявление главы Ингушетии Юнус-Бека Евкурова о том, что в республике будут взрывать дома, в которых жили террористы. Следует сразу оговориться, что Евкуров, вопреки тому, что ему приписывали во многих последовавших комментариях, не имел в виду дома, в которых наряду с преступниками проживают люди, не причастные к террору. В своем блоге глава Ингушетии четко пояснил, что говорил только о заброшенных домах, где прячутся боевики, и о домах, которые хозяева сдали членам НВФ: "речь идет о домовладениях, которые заброшены, или же сданы в аренду". Но дискуссия о том, можно ли вводить в северокавказских республиках ответственность граждан за преступления своих родственников, все равно после выступления Евкурова пошла очень активно. Она оказалась весьма показательной потому, что ее участники, споря по поводу моральной стороны такой меры, были в основном солидарны в другом. В том, что на сегодняшнем Северном Кавказе (или, по крайней мере, в Ингушетии, Чечни и Дагестане) общество якобы абсолютно "традиционное", "коллективистское", почти такое же, как было в эпоху Кавказской войны, и политика, ставящая во главу угла родственные, родовые, "тейповые" связи, там может быть эффективной. Но это довольно серьезное заблуждение.
Никто, наверное, не будет спорить с тем, что контакты между родственниками у северокавказских народов по-прежнему более интенсивны, чем, например, у жителей центральной России. Но не все с этим так просто. Например, в ходе исследования предпринимательской среды в одном из малых городов Северного Кавказа автор этих строк недавно заметил любопытную тенденцию: родные братья, начинающие в городе бизнес совместно, после успешного старта чаще всего "разделяются". Экономическая целесообразность, по-видимому, временами оказывается сильнее, чем традиционные установки на соблюдение семейных ценностей.
Еще одно полевое наблюдение. В Дагестане можно назвать десятки сел, в которых жители не помнят, когда и по какому поводу последний раз собирался сельский сход, - причем расположены такие села не только на равнине, но и в горах, считающихся оплотом традиционализма. Конечно, отсутствие собраний сельской общины (джамаата) - на сегодня не норма. И все же то, что сельский коллективизм постепенно подвергается эрозии, видно достаточно отчетливо.
Однако гораздо важнее другое. Социологи, исследующие "традиционалистские", "коллективистские" общества, доказывают, что такие общества держатся не абстрактными представлениями их членов о "традиции" и "коллективе", а прежде всего жесткими требованиями к младшему поколению ориентироваться на волю старших, во многом копировать их жизненный путь. В таких условиях на Кавказе естественно возникали и сохранялись столетиями "аулы гончаров", "аулы ювелиров" и даже "аулы канатоходцев". Сейчас большинство детей канатоходцев и ювелиров - в северокавказских городах или на заработках в других регионах России. "Обвальный" отъезд из сельской местности молодых людей, вполне естественно, выводит их из-под контроля старшего поколения. Показательно, что, например, в Дагестане жители большинства обследованных в этом отношении сел утверждают, что их молодежь все чаще вступает в брак без согласия родителей, и отмечают, что это стало обычным делом только в последние 15-20 лет.
Разрушение межпоколенческих скреп видно на современном Северном Кавказе не только в деталях семейного уклада. Не секрет, что радикальные исламские течения в северокавказских республиках также усиливают конфликт поколений, так как их адепты почти всегда заявляют несогласие с религиозными практиками "стариков". Собственно, именно с этого начинались конфликты в тех селах, выходцы из которых составили заметную долю среди боевиков.
Предложение кавказским регионам архаической повестки дня, со спорами о событиях двухсотлетней давности и провозглашением незыблемой "традиционности" местного общества, опасно тем, что уводит от реальности. Северный Кавказ, особенно восточная его часть, именно сейчас проходит период ломки традиционного уклада жизни. Этот период был сложен и опасен для многих уголков планеты, и готовых рецептов его прохождения нет. Но не заметить, какое время переживает сейчас Северный Кавказ, - значило бы потерять этот регион окончательно.
