Этнорелигиозные вопросы относятся к сложным и достаточно чувствительным ко внешнему воздействию проблемам. Анализ, а тем более публичное обнародование результатов анализа по этим вопросам требуют максимальной аккуратности, ибо благими намерениями и недостаточной компетентностью можно усугубить ситуацию в этноконфессиональной среде.
Так, в обнародованном докладе «Карта этнорелигиозных угроз: Северный Кавказ и Поволжье» Института национальной стратегии, на наш взгляд, имеется ряд серьезных противоречий, ставящих под сомнение объективность данного документа.
1. Стержневым моментом доклада является исследование «ваххабизма» в России, однако в параграфе «Определение ваххабизма» этого определения мы не находим. Авторы доклада относят к ваххабизму практически все течения, исторически нетрадиционные на территории России (в числе которых хизбуты, таблигиты, «Братья мусульмане» и т.д.).
Вряд ли эти течения можно определить общим понятием «ваххабизма», т.к. все эти течения (включая сам «ваххабизм») являются самостоятельными движениями, каждое из которых в своей основе имеет отличительные от других догматические и (или) политические постулаты, и различающиеся друг от друга методы работы и вербовки.
Поэтому, если ставить себе цель бороться с этими движениями, то необходимо максимально изучить и понять каждое из них в отдельности. Метод, когда одним определением пытаются охватить множество субъектов, в отношении современного мусульманского социума сегодня не работает. Мусульманское сообщество современной России сложносоставное и представлено множеством течений и движений различной природы происхождения и различного целеполагания. Его нужно изучать, понять, что оно из себя представляет, а уже потом на основе эмпирических данных предлагать методы по защите национальной безопасности. В докладе нет ссылок, на какие либо эмпирические исследования. Непонятно, каким образом авторы доклада подсчитали примерное количество ваххабитов в России (с.8) – «5% от общего числа мусульман (около 700 тыс. чел.)» (почему 5%, а не 2% или 25% от общего числа мусульман?!).
Между тем, данные по этой проблеме, например, на материале Башкортостана были – весьма редкие, но именно поэтому тем более легко отмечаемые для добросовестного исследователя, доступные экспертному сообществу и известные функционерам ЦДУМ, ДУМ РБ и АПРБ. В качестве альтернативного примера мы можем сослаться на исследования Центра социокультурного моделирования Института гуманитарных исследований Республики Башкортостан (ЦСКМ ИГИ РБ). Согласно оценке ЦСКМ ИГИ РБ, проверенной сочетанием методов статического подсчета, экспертного прогнозирования и включенного наблюдения, за 2012 г., в среднем количество «неофициальных» мусульман только в г. Уфе составляет 14,3% от общего количества практикующих мусульман (посещающих пятничный намаз). Выделить из них «ваххабитов» со статической точностью пока не представлялось возможным, а приравнивать их всех к ваххабитам, как это сделали докладчики ИНС – представляется научно некорректным. Уровень напряжённости (готовности к межгрупповым религиозным конфликтам) оценивается как средний – 30,1% опрошенных, однако 47,4% считает возможным сотрудничество между «официальным» и «неофициальным» Исламом в РБ в решении актуальных для всех мусульман вопросов, что снижает уровень конфликтного ожидания. При всей конфликтогенности данного течения, «запретить» в такой ситуации ваххабизм законодательно, как предлагают в рецензируемом докладе, было бы совершенно безответственной мерой, не обладающей ни юридическими основаниями, ни обоснованиями внешне- и внутри-политического характера и привело бы только к резкому и бессмысленному обострению конфликта.
2. Тезисы относительно национал-сепаратизма в Республике Башкортостан также не находят своего реального подтверждения в той интерпретации, которую предлагают авторы доклада. Ни социологических данных, ни фактологического материала, кроме «голых» тезисов не представлено.
Изложенные выводы о деятельности одиозной организации «Кук буре», особенно прогноз о ее выступлении в альянсе с СТМ «Азатлык» против ДУМов (с.14) и констатация сращивания башкирских и татарских националистов РБ с не менее одиозным предпринимателем А. Мухамедьяровым (с.14-15) явно говорят о том, что авторы доклада крайне поверхностно знакомы с ситуацией в регионе.
БПД «Кук буре» (впрочем, как и СТМ «Азатлык» в Татарстане) представляет собой скорее небольшой, но скандально рекламируемый «кружок по интересам», нежели какую либо общественно-политическую силу. Популярностью среди населения республики эта организация не пользуется. Более того, на наш взгляд, пока существуют «Кук буре» и «Азатлык» в нынешнем формате, национальной безопасности России ничего не угрожает, ибо явный крен в сторону романтизма «либерал-националистических» организаций и неадекватности действий этих сообществ общественно-политическим вызовам – расщепляют и девальвируют как башкирский, так и татарский национализм изнутри.
Если говорить простым языком, то одной «буханки» полиции и 3-4 сотрудников ОМОНа будет достаточно чтобы «спасти» национальную безопасность России, в случае если «Кук буре» (или «Азатлык») вздумает «посягнуть» на нее.
Существенны и отличия между «Кук буре» и «Азатлык», никак не отмеченные в докладе – что является очевидным недочетом, если верить тому значению, которое придают этим организациям авторы. «Кук буре» не имеет никаких связей с радикальными исламскими сообществами, его лидеры вообще отличаются крайней эклектикой и неопределенностью во взглядах на исламский вопрос. Отсюда и отсутствие, например, демонстративных контактов с «Хизбутами» или эпатажно русофобских заявлений, характерных для пиар-акций «Азатлык». Первое же давление на «Азатлык» (напоминание о возможности призыва их лидера Наиля Набиуллина в армию) привело к тому, что эта организация немедленно свернула «пантюркистскую» риторику и занялась привычной для татарских националистов нарочито агрессивной башкирофобской фантастикой наподобие инициирования референдума о присоединении северо-западных районов Башкортостана к Татарстану и т.п. – что естественно вызвало непримиримое противостояние его с «Кук буре».
Интересна позиция докладчиков относительно А.Мухамедьярова, основана она на простом положении: «на безрыбье и рак рыба». Не сумев найти истинные акторы потенциальной конфликтности, находят мнимые. По сути, выступающий исключительно популистскими лозунгами и методами (при этом имеющий нулевую социальную поддержку в регионе) А. Мухамедьяров, представляется авторам доклада как основной оппозиционер действующей власти Р.З.Хамитова (с.15). И более того, чуть ли не спонсором этнорелигиозных радикалов (с.20) – к которым в действительности Мухамедьяров (позиционирующий себя как православный) вообще не имеет отношения. Основание для обвинения его в «поддержке исламских радикалов» вообще странное: освещение принадлежащими ему СМИ «митинга «протеста против притеснений мусульман», собравшем до 400 человек (весьма значительная для информповода цифра для Уфы) – на таком же основании в поддержке «Хизб-ут-Тахрир» можно обвинить всю башкирскую блогосферу.
Перечисление фамилий «башкир» (стр. 15 доклада), якобы вступивших в лагерь Мухамедьярова по большому счету не значит ничего. Т.к. даже если действительно эти «башкиры» находятся во взаимодействии с Мухамедьяровым (что не факт), то это не означает, что башкирское нац.движение контролируется Мухамедьяровым. Все перечисленные не имеют никакой социальной базы в среде башкирских элит, и при всем их желании не могут воздействовать на политические процессы путем оперирования «интересами башкирского народа». То же самое относится к перечисленным «татарам» из «лагеря» Альберта Мухамедьярова.
Аналогичной позиции в оценке доклада ИНС придерживается и Администрация Президента РБ, заявившая, что «в качестве националистов упомянуты такие персонажи, которых иначе как «крикунами» и не назовешь. У них нет серьезной общественной поддержки, и люди за ними не пойдут. Фактор Мухамедьярова также сильно «раздут» – данные социологических исследований говорят, что его узнаваемость не превышает 5%».
На странице 18 докладчики смело указывают, якобы «Эти инциденты позволили говорить о том, что исламистское подполье готовится к проведению серии терактов на грядущей Универсиаде в Казани». Предсказывается уже не конфликт (это было бы в пределах научного допуска), а теракт. Но подобные прогнозы вообще вне компетенции ИНС. Это – компетенция как минимум УФСБ по РТ. Высказанных оснований для такого прогноза совершенно недостаточно, таковыми могли быть оперативные данные – располагать которыми обычные ученые, да еще из негосударственной структуры либо не имеют права, либо обязаны предоставить компетентным органам, а не в виде доклада досужей публике в Интернете. Дело ученых – предоставлять открытые данные и из них строить научно проверяемые умозаключения.
Далее, на странице 22 доклада ИНС рассматривается «Этнолингвистический конфликт: проблема русского языка в школах Татарстана». Но в «Выводах и рекомендациях» на странице 26, почему-то дается указание, как нужно разрешить этнолингвистический конфликт в Башкортостане. Авторы доклада, очевидно, не знают, что ситуация по преподаванию русского языка в Башкирии намного отличается от ситуации в Татарии. В частности, обучение башкирскому языку как обязательному в школах РБ введено только в 2006 г., преподается он (как государственный в РБ) лишь 2-3 часа в неделю и крайне нестрого, с сохранением индивидуального права обоснованного отказа родителя от посещения ребенком предмета. А рекомендованная докладчиками мера по разрешению русского языка как родного в школах РБ принята давно: предмет «Родной язык» всегда предусматривал возможность выбора в качестве такового русского языка.
По тем же «Выводам и рекомендациям» необходимо отметить, что авторский коллектив обобщает явление этнократии в национальных республиках, с единственным примером по Татарстану. В Башкортостане опять таки ситуация в корне иная (в которой авторы не разбирались: в том числе не приведены реальные факты этнической дискриминации «нетитульных» этносов на государственной службе).
Вообще, данный доклад иногда вызывает ощущение, что Институт получил некий заказ и финансирование (необязательно от государства) на исследование «этнорелигиозных угроз» (или на пиар (позитивный, «черный» либо негативный) политиков-бизнесменов регионального уровня), однако когда подошли «сроки» сдачи работы, исполнители, по крайней мере по «башкирской» части доклада попросту «схалтурили» и скомпоновали все слухи и сплетни, найденные в Интернете.
В среде республиканских элит РБ данный доклад вызвал самые различные вопросы и оценки, чаще – недоуменные либо отрицательные, в том числе со стороны АП РБ. На наш взгляд, некоторые совершенно ошибочно Институту национальной стратегии приписывают (как например «МедиаКорСеть») роль аналитиков Кремля, на основе работы которого «там принимаются решения».
Во-первых, как видно из обсуждаемого опуса, – там нет какой-либо аналитики, доклад полностью состоит из слабых журналистских суждений. А Кремль, какие бы решения он не принимал, всегда заинтересован в получении качественной аналитики и объективной ситуации в регионах.
Во-вторых, как известно, Институт национальной стратегии имеет организационно-правовую форму «автономная некоммерческая организация». А значит, не является государственным учреждением. Таких «научно-аналитических институтов» в переполненной различными политологами Москве как говорится «пруд пруди», некоторые из подобных институтов состоят из 1-3 человек.
Безусловно, сегодня вопросы нациестроительства и конфессиональных проблем требуют к себе повышенного внимания со стороны государства и научно-экспертного сообщества. Однако нельзя приниматься за решение данных вопросов, не имея для этого результатов эмпирических исследований.
Так, например, необходимо определить, что из себя представляет сегодня российское мусульманское сообщество, какими течениями оно представлено? Какова природа этих течений? Каковы их цели и методы работы? И самый главный вопрос, как должен развиваться Ислам в России в условиях глобализации и открытого общества?!
В свою очередь, угроза национальных движений в республиках заключается не в наличии молодежных националистических организаций из 15-20 человек, а в том, что сегодня фактически отсутствует коммуникация между национальными элитами и государством.
В целом, по содержанию доклада видно, что авторы не претендуют на академическую строгость. В том числе поэтому так явно «страдает» объективность данного документа. Очевидно, в докладе есть интересные мысли и суждения. Известно, что руководитель коллектива авторов доклада М.В.Ремизов, например – достаточно интересный идеолог русского национализма, а Р.А.Силантьев широко известен как религиовед. Нам трудно судить об адекватности интерпретации авторов по тексту, посвященному ситуации на Кавказе и в Татарстане – мы не располагаем для этого необходимым знанием обстановки в указанных регионах. Но элементарные ошибки в оценке положения на материалах Башкортостана заставляют усомниться в компетентности доклада в целом.
Действительно, имеются определенные тенденции различных угроз национальной безопасности, в том числе в виде того же «пантюркизма» или «нетрадиционных» течений Ислама. Однако неразборчивость и поверхностность анализа и выводов доклада способны лишь усилить эти тенденции. Т.к. не осуществив подробную и детальную диагностику «заболевания», невозможно провести качественное и быстрое его «лечение».
